Наука Пушкова

«НО» продолжают рассказывать о людях, чьи имена увековечены в названиях улиц, школ, научных институтов Новой Москвы. В этот раз речь пойдет о Николае Васильевиче Пушкове, одном из основателей Троицка. Его имя носят гимназия, Институт земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн. А улица в Троицке и вовсе называется улицей Пушковых в честь Николая Васильевича и его сына Александра. О жизни своего знаменитого деда рассказал внук, Максим Пушков.

— Куда ты идешь? — спросил новый вахтер института, увидев на входе незнакомого мужчину.

— Как куда, на работу. В кабинет к себе иду, — недоуменно ответил Николай Пушков спокойным и ровным голосом.

— А кто ты такой-то? — заважничал вахтер, не желая пускать мужчину.

— Пушков я, директор института, — продолжал Николай Васильевич. Документы он с собой не взял, потому что все знали ученого в лицо, а тут...

— Я по твоей лысой голове не вижу, что ты директор, — не унимался тот. — Иди отсюда.

Пушков покорно развернулся и пошел домой. Скандалить было вообще не в его стиле. Он был абсолютно спокоен, всегда сдержан. Хотя здесь было о чем поскандалить. Не узнать Пушкова, человека, который буквально своими руками построил ИЗМИРАН и сам Академгородок (сейчас Троицк. — «НО»), мягко говоря, оскорбительно. Будь на месте Пушкова кто-нибудь другой, вахтеру бы быстро объяснили, кого нельзя пускать в институт. И тот бы еще при виде Николая Васильевича поклоны ему отдавал…

— Ну а что, правильно он все сделал, — подумал Пушков, выходя из ИЗМИРАНа. — Не положено заходить в институт без документов, значит, нельзя никому давать поблажек. Чем директор лучше других? А ведь он и был лучше. В 30-е годы Пушков стоял у истоков советской науки и занимался геомагнетизмом (происхождением и природой магнитного поля Земли и околоземного космического пространства). За его исследованиями следил весь мир, внимательно изучая все работы.

 А он при всех заслугах и регалиях оставался весьма скромным и тихим человеком. Как будто и не ученый с мировым именем.

Опасная загадка

Советская наука узнала имя Пушкова во второй половине 30-х годов, когда он работал в Павловской магнитной обсерватории под Ленинградом.

Тогда советские ученые не отрывая глаз наблюдали, как отечественные экспедиции работают в Арктике, изучая магнитные бури, полярные сияния... Группы исследователей одна за другой  отправлялись туда, даже не думая о возможных трудностях. Пока однажды связь с одной из таких экспедиций вдруг резко не оборвалась. Это было в тот момент, когда исследователи находились на льдине, уже дрейфующей к водам Гренландии. Людей нужно было срочно вытаскивать оттуда, счет шел на часы. А никто не понимал, как это сделать. На том конце связь больше не появлялась.

Что случилось? Ученые выдвигали разные версии, вплоть до самых трагических. И главное, что никто не мог понять, как поступить — отправиться на поиски и попытаться найти группу? Но в противном случае это могло стоить жизни другим... И только Пушков смог правильно решить эту задачу:

— В том месте, где находится группа, разыгралась магнитная буря. Когда она прекратится, связь наладится, — сказал он, основываясь на показаниях своей обсерватории и знаниях, которых у него было достаточно.

Новость разлетелась по всем центральным газетам. И когда группа исследователей снова вышла на связь и вернулась на базу невредимой, о Пушкове уже знали все. О нем заговорили! А Павловская обсерватория постепенно оказалась центром, вокруг которого объединились магнитные станции по всей стране. Об этом Пушков и мечтал, но до поры до времени не знал, как это сделать.

Отечественная наука шла медленно и на ощупь. Пушков это понимал, а поэтому, когда в его руках оказалась хоть какая-то власть, начал действовать решительно. Стал изучать все записи, которые вели ученые во время арктических экспедиций, разбирая все их непонятные почерки и сокращения. Потратив на это кучу времени, он понял:

 — Вот бы разделить нашу обсерваторию на две части. Одна пусть останется здесь, в Павловске, другая бы изучала полярные сияния на севере. Да я бы и сам отправился туда, поселившись в каком-нибудь домике с теплой комнаткой… — думал он.

А начиная знакомиться с трудами иностранных коллег (изучал языки с нуля сам!), отмечал:

— Нужно наладить контакты с магнитологами Европы и Америки, чтобы взять под наблюдение всю планету!

Но для начала и в Союзе надо было создать отечественный институт, разработать научную программу, которая бы изучала магнитные явления не только на Земле, но и на Солнце, в космосе. В общем, науку нужно было построить практически с нуля. Это и предстояло сделать Пушкову. Он писал докладные записки, обосновывая свое мнение… И они, достигнув нужных инстанций, были рассмотрены без промедления.

Институт сформировали в 1940-м, незадолго до начала войны. Вот только от должности директора все вежливо отказывались. Это и не устраивало Пушкова.

— Самому занять директорское кресло — значит, полностью так и не уйти в науку, — считал он.

Его любимая жена Фрося вместе с детьми и так целыми днями не видела мужа. А тут... Но выхода у Пушкова не было. Он взял управление институтом на себя. Но вскоре началась война.

Пепел института

Двухэтажное каменное здание было уничтожено взрывом. А жилые дома и вовсе сожжены дотла... Николай Васильевич стоял около своей обсерватории в Павловске и не знал, что делать.

— Пепелище, другого слова нет, — сказал он, поглаживая свою коротко стриженную голову.

За несколько военных лет, пока Пушков был на фронте добровольцем, а потом отправился по работе в Англию, к Сидни Чепмену (математик, геофизик, астроном. — «НО»), он все-таки надеялся, что каким-то чудом его только созданный институт останется нетронутым. Он привез с института уже не обнаружил, часть сотрудников продолжала работать в эвакуации на Урале, часть — прожила блокаду в Ленинграде. И теперь Пушкову предстояло делать заново абсолютно все!

Своими руками

Николай Васильевич нервно закурил. Он уже несколько дней пытался понять, что ему делать с институтом.

— Во-первых, нужно было построить новый. Во-вторых, что делать с сотрудниками? Ленинградцы вряд ли захотят куда-то переезжать. К тому же это должно быть тихое место, и желательно рядом с Москвой, — думал Пушков.

И он нашел его. В сорока километрах от Москвы он присмотрел недостроенное здание, которое и попросил у власти под новый институт. Здесь не было ни железнодорожных путей, ни шумных дорог, которые бы мешали работе. И само место было как будто обособлено от остальных. Идеально!

На совещании он рассказал об этом коллегам, позвав их переехать вместе с собой. Правда, взамен он не мог предложить им ничего заманчивого: ни жилья, ни лабораторий, ни каких-либо удобств. Все придется делать самим. И двигать науку вперед, и строить тот самый храм, в котором они, советские ученые, будут ее развивать.

Один за всех

 Пушкова послушали. И несмотря на все трудности, некоторые сотрудники переехали с ним, постепенно перевозя и свои семьи. Из эвакуации в Академгородок переехала и семья Пушкова.

Все сотрудники жили либо в самом институте, либо в небольших, сделанных на скорую руку домиках, прозванных финскими. Все здесь они делали сами — достраивали здание так, как им было нужно, проводили канализацию, водопровод. Николай Васильевич даже разрешил сделать на территории института огороды. В оставшиеся дни войны, а потом уже и после Победы есть было нечего. Все выживали как могли. Зато это объединяло ученых. Друг за друга они стояли горой.

Особенно это помогло, когда Николай Васильевич чуть не оказался за решеткой. В конце 40-х его отдали под «суд чести», обвинив в космополитизме. Якобы слишком низкопоклонствует Пушков перед Западом и сотрудничает с иностранными учеными.

— Почему же с ними не сотрудничать?! — недоумевал Пушков. — Как иначе развивать науку, особенно после войны?

Это была абсурдная ситуация. И Пушкова не посадили. За него заступились сотрудники его же института. Возможно, не обошлось без звонка Берии, которого на тот момент Пушков неплохо знал.

Поговаривали, что он и сам был «в тройке», той самой, которая выносила смертные приговоры. Правда, он делал все, чтобы вытащить людей из-за решетки. Набирал номер телефона и звонил Берии, а некоторых вчерашних подсудимых брал к себе на работу. После смерти Пушкова даже скажут: «Спасибо, Коля, сколько ты нас, евреев, от смерти спас».

Пальто не по размеру

Пушков полностью отдавал себя институту. Ему не были интересны ни деньги, ни материальное благополучие. Если на что и тратился ученый, то только на книги. В его коллекции было шесть тысяч томов.

 Фрося ни в чем мужа не упрекала. Ее и детей устраивало абсолютно все. Супруги не скандалили, не ругались и все время называли друг друга на «вы». Фрося понимала: не надо отвлекать мужа от серьезных дел. Все хлопоты по дому она взяла на себя, растила детей, покупала мужу одежду. А он... даже в магазин сам никогда не ходил. Это было просто бесполезно!

Дочь Пушкова Галина вспоминала, что когда-то по институту ходил анекдот. Якобы отец, спеша на совещание, встал под душ в новом костюме, чтобы он уменьшился в размере...

Но на самом деле все было по-другому. Однажды Фрося впервые отправила Николая Васильевича в магазин выбрать себе пальто. Когда Пушков принес домой и померил его, жена только и смогла, что ахнуть. Пальто оказалось мало, а рукава вообще были ему по локоть. А на вопрос, как же Николай смог купить такое пальто, он ответил: «Понимаете, Фрося, в магазине так за мной ухаживали, мне трудно было отказать».

 Вот таким был Пушков. Бытовые вещи его особо не интересовали. Но если речь заходила о делах института... Там он даже мог и голос повысить, правда, когда разговор доходил до научных дискуссий. А вообще он был прекрасным управляющим. Требовал для института новейшее оборудование, организовывал экспедиции. И у него все получалось. На советских спутниках стояли приборы ИЗМИРАН а, весь мир внимательно изучал его научные труды. Шхуна «Заря», для создания которой выделили деньги из золотого запаса страны, ходила по Мировому океану и помогала делать новые открытия в области солнечно-земной физики.

 Вместе с наукой развивался и сам Академгородок. Постепенно здесь начали появляться другие научные институты.

Преемник

Жизнь Николая Васильевича приобрела еще больший смысл, когда он понял: сын Александр продолжит его дело. Он действительно оказался прекрасным ученым. Отправлялся в долгие экспедиции на «Заре», ездил в командировки по всему миру. С отцом они дополняли друг друга прекрасно и даже «поделили» науку: Пушков-старший больше изучал Солнце, младший — Землю. И все прочили Александру прекрасное будущее: после отца он станет ему достойной заменой в директорском кресле ИЗМИРАНа. Хотел этого и сам Николай Васильевич.

Вскоре после того, как в 1960-м он вместе с группой ученых получил Ленинскую премию (кстати, ее он потратил на «Победу», на которой сам так и никогда не ездил), Пушков-старший оставил директорское кресло и полностью ушел в науку. Возраст. Пора давать дорогу молодым... Сыну. И он очень ждал этого дня.

Александра не стало в 1980-м, он так и не успел занять место отца. Он трагически погиб, отправившись на Дальний Восток искать дорогостоящий аппарат, который утонул во время исследований. А там — несчастный случай и смерть. Обидная и нелепая.

...Последующие полгода жизнь уже и без того немолодого, 77-летнего Пушкова, практически потеряла смысл. Он и сам погибал, мысленно. Все эти годы жил мечтой, что передаст институт сыну. Но эта мечта почему-то оказалась несбыточной, в отличие от всех остальных.

28 января 1981 года он, как обычно, пошел на работу. Прошел пост, где однажды вахтер не признал в нем директора института, и пошел к себе в кабинет. Несмотря на оставленную должность, тот все равно оставался за ним.

Через пару минут в доме Пушковых раздался звонок. У Николая Васильевича произошел сердечный приступ. Ученый умер прямо на пороге своего директорского кабинета, который так и не увидел Александра, преемника.